всё вместе аниме манга колонки интервью отвечает Аня ОнВ
41 заметка с тегом

НК

Позднее Ctrl + ↑

Евангелион 3.33: ты (не) исправишь

Как-то раз просыпается Синдзи — а над ним внезапно белый потолок… Нет, это уже было. Как-то раз просыпается Синдзи — а мира-то и нет, только Аска, да и ту тошнит. Тоже было? Хорошо, тогда вот: как-то раз просыпается Синдзи — а на шее у него ошейник, и еще на левой стопе криво написано: «S. IKARI??». Вы прослушали краткое содержание шестой минуты третьего фильма нового «Евангелиона». И пока вконец офигевшего Синдзи везут на кровати-каталке в глухую неизвестность, добавим: если вы думали, что «Евангелион» — это надолго, вы заблуждались. «Евангелион» — хуже чем надолго. «Евангелион» — навсегда.

На токийских-3 развалинах: рояль как луч света посреди мерзости запустения.

Изначально тетралогию «Перестройка Евангелиона» планировали снять именно в том ключе, в каком четверть века назад генсек ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев намеревался реформировать советскую экономику: мол, «расширим и углу́бим» всё, что можно расширить и углубить, а суть оставим почти неизменной. Обе перестройки постигла одна судьба. Хидэаки Анно хотел как лучше — три аниме должны были следовать событиям сериала, четвертое его продолжило бы, — а получилось как получилось.

«Евангелион 1.11» честно пересказал первые семь серий классической «Евы» (до появления Аски), переформатировав Ангелов да обострив немного отношения между многочисленными героями. Правда, в финале появился Каору на Луне в компании белого гиганта в семиглазой маске, но прожженных анимешников кавайным Каору не напугаешь. «Евангелион 2.22» в первой половине потчевал нас арбузами Кадзи, чувствами Рэй и Аски к Синдзи-куну, а также новой пилотессой Мари. Когда зритель расслаблялся, Анно обрушивал на него водопады крови, боевые танцы Ев, тотальный разгром Токио-3, Третий Удар и обещание Совершенствования (оно же Инструментализация, она же Комплементация) Человечества. Ева-00 поглощала Рэй, Синдзи ее спасал, его Ева-01 превращалась в Бога, Ключ Навуходоносора входил в замочную скважину Двери Гафа…

Аска против Синдзи. «Просто такая сильная любовь — ты еще не знаешь…»

Что-то непонятно? Ну, если честно, до конца «Евангелион» не понимает никто. Кажется, даже и сам Анно. Порукой чему — анонс третьей части, который сразу после титров «Евангелиона 2.22» огорошивал не успевших опомниться зрителей по новой. Мальчик Каору в качестве пилота очередного боевого человекоподобного робота (строго говоря, Евы — не роботы и не слишком человекоподобны, но это частности) спускался с небес и пронзал Еву-01 с Синдзи внутри копьем Лонгина; потом мы видели Гэндо и Фуюцки в костюмах капитана Скотта, Кадзи с пистолетом, Аску с черной повязкой на глазу и еще много чего. Так вот, ни одна из этих сцен в «Евангелион 3.33» не вошла. Кроме одноглазой Аски, но ее нам уже показывали в конце «Конца Евангелиона». Ходят слухи, что Анно в какой-то момент взял и всё поменял. Может, поэтому между премьерами второго и третьего фильмов прошло аж три с половиной года.

Опций у Анно было немного. Так как «Перестройка» досрочно, за два фильма исчерпала содержание классической ТВ-«Евы», продолжить историю можно было чем-то вроде переделки «Конца Евангелиона» — но кому интересна копия этого прекрасного во всех отношениях кино? Так что Анно обязан был сделать хитрый финт ушами. И он его сделал, да так, что от захватывающего, как взмах катаны, движения режиссерских ушей рябит в глазах. Первые пятнадцать минут «Евангелиона 3.33» заставляют вспомнить лучшие серии «Доктора Кто» по сценариям Стивена Моффата: ничего не объясняя, нам предлагают ряд быстро сменяющихся эпизодов, каждый из которых неожиданнее и фантастичнее предыдущего. Так и тут.

Сначала на земной орбите Аска и Мари охотятся на черный тессеракт (скорее это развертка тессеракта; и, кстати, привет, Стэнли Кубрик!), отбиваясь от слабосильных Ангелов. Из тессеракта на Аску смотрит некий глаз. Нам дают понять, что это глаз Синдзи, пребывающего в нечеловеческой форме, что бы это ни значило. Потом Синдзи возвращают в человеческую форму, не забыв оснастить ошейником, и привозят на капитанский мостик, смутно напоминающий центр управления NERV. Только тут сидят сплошь незнакомцы — кроме зачем-то подстригшейся Рицко и, сюрприз, Мисато Кацураги, которую все называют капитаном (ну и еще одной девочки). При этом Мисато обращается с Синдзи как-то очень грубо и даже угрожает ему смертью. Герой, окончательно струхнув, пытается понять, что происходит. Между тем корабль (это корабль, он называется «Wunder», «Чудо» с немецкого, и умеет летать, и это не все его секреты) атакует непонятно кто — и…

В общем, если кого поразил, э-э, синдзец в финале второго фильма, тому пора уже усвоить, что нет такого синдзеца, который Анно легким движением ушей не превратил бы в новый, куда более жуткий синдзец. «Евангелион 3.33» ничуть не отменяет сюрного ужаса «Конца Евангелиона» — он, напротив, его развивает. Возможно, в следующем воплощении; как говорит Каору, они с Синдзи уже встречались и еще могут встретиться. Действие происходит спустя 14 лет после финала «2.22», Третий Удар случился, но кое-кто почему-то выжил (это не объясняется), Мисато встала во главе организации WILLE («Воля»), которая борется с NERVом, и построила огромный флот (это не объясняется), NERV теперь состоит из трех человек — Гэндо, Фуюцки и Каору, который втерся к ним в доверие (это не объясняется), Гэндо хранит в подземелье Центральной Догмы исполинскую голову Рэй с пустыми глазницами (это не объясняется), совершенствование человечества началось, но не завершилось (это не объясняется), и много чего еще не объясняется, да и Синдзи, медленно сходящий ввиду перечисленного с ума, ничего не хочет знать.

После очередного конца света остатки человечества могут надеяться лишь на «Чудо».

Собственно, это главное. И для Анно оно всегда было главным. Не NERV, SEELE и WILLE, Адам и Лилит, копья Кассия и Лонгина, Комнаты Гафа и Ключи Навуходоносора, вся эта мешанина из иудаизма, христианства и дешевых эсхатологических брошюр, а несчастный подросток Синдзи Икари, которому ой как свезло оказаться в центре дюжины вселенских заговоров — и который не хочет спасать никакое человечество, а хочет родительской любви, дружеской заботы и всеобщего понимания. Кто мы такие, чтобы его, Синдзи, осуждать? Посмотримте вон в зеркало.

С другой стороны (решил Анно), если уж идти этой дорогой, то не до «Конца», где наш герой всё не мог выбрать, сливаться ему с остальным человечеством или не сливаться, а дальше «Конца». Ты проснулся, и твой кошмар тут как тут: все игры сделаны, Армагеддон прошел (а ты его проспал), те, кого ты знал и любил, либо перешли в, э, усовершенствованное состояние, либо умерли, либо изменились. И всё это, ага, из-за тебя. Точнее, по твоей вине. Что скажешь, Синдзи-кун? Ты всего лишь спасал Рэй? Ты просто делал то, что хотел? «Мир не обязан обслуживать твое эго», — прошипит Аска прежде, чем врезать тебе по зубам. И будет права, чего уж.

Ощущение провала в бесконечный дурной сон усиливается тут дивным визуальным минимализмом, который наследует не динамичному «Концу Евангелиона», а, скорее, статичному телесериалу. Каору лабает на фортепиано в развалинах Токио-3, Фуюцки сражается в сёги на фоне инфернального креста с «ранней системой контроля Евы-01», Гэндо (в очках а-ля Кил Лоренц) разговаривает с упоминавшейся безглазой головой Рэй. По этим пейзажам и скитается неприкаянный Синдзи, не особо жаждущий узнать правду о том, что произошло 14 лет назад. Вот на звезды поглазеть — это другое дело: «Огромная вселенная… Есть в ней что-то такое, что всегда меня успокаивало, с самого детства. Я так рад, что она не изменилась за эти годы, мне так легко на душе». На что Каору цветисто замечает: «Ты не ищешь перемен, предпочитая мир пустоты и безжалостной бездны…»

Но это, разумеется, не выход. Игроки никуда не делись и по-прежнему желают претворить в жизнь свои планы внутри планов внутри планов. И у каждого из них есть виды на пешку по имени Синдзи. Сбежать, промолчать, остаться непричастным — не получилось и не получится. Как писал Честертон, если столб не красить белой краской, он скоро станет черным. Инертность никого не спасет: тебя просто используют, и ты вдобавок к Третьему устрошь Четвертый, Пятый, Десятый Удар по тому, что любишь. Пора выходить из уютного сумрака на жуткий свет реальности.

А еще у Аски в этом фильме вырастает хвост. Ну или, как бы это сказать… В каком-то смысле у Аски и в каком-то смысле хвост — и притом в весьма драматических обстоятельствах. Извините, это спойлер. Саабису, саабису!.. —НК

Evangelion: 3.0 You Can (Not) Redo, полнометражный фильм, 96 минут, 2012 год. Режиссеры: Хидэаки Анно, Кадзуя Цурумаки, Масаюки, Махиро Маэда, производство Khara. Лицензирован в России компанией Reanimedia. Российская кинопремьера — 2 мая 2013 года на аниме-фестивале в Воронеже.

Обвиняется манга: «Тетрадь смерти»

Книгой-убийцей называют свердловские общественники японский комикс Death Note — и требуют запретить его продажу. Уральские родители уверены: эта книга довела до самоубийства школьницу в Екатеринбурге.

Ключевые персонажи «Тетради смерти» — студент Лайт Ягами и синигами Рюук. Иллюстрация из первого тома манги.

Самоубийство 15-летней Юлии Макаровой при прочих равных условиях СМИ не заинтересовало бы: в России самый высокий в Европе уровень самоубийств среди подростков — 1500 случаев в год (плюс еще 4000 попыток). По данным ЮНИСЕФ, каждый четвертый мальчик и каждая вторая девочка из РФ серьезно обдумывали возможность суицида. Но эта смерть стала особенной. Отец Юлии нашел в ее комнате комикс «Тетрадь смерти» и обвинил книгу в доведении дочери до самоубийства. Ведь, по словам родителя, в остальном у Юлии — отличницы и спортсменки, увлекавшейся иностранными языками — всё было хорошо, семья ее жила «абсолютно счастливо». Никаких иных причин для суицида не было и быть не могло — только манга Цугуми Ообы и Такэси Обаты. Говоря о том, что могло подтолкнуть дочь к полету с тринадцатого этажа, отец сообщает: «Я кроме как плохих книг, отвратительных… больше ничего не вижу». И в другом интервью: «Мысли, которые там… они же ужасные».

Если бы не скорбные обстоятельства и потенциальные последствия, весь макабрический хоровод, который журналисты водят вокруг «Тетради смерти» в российском инфопространстве, стоило бы воспринимать как фарс и цирк. Апофеоз печальной клоунады — телепередача «Дело Х», ведущая которой, актриса Лидия Вележева, сразу расставляет точки над «ё»: «Трагическая смерть девочки, которая всё свое время посвящала чтению „Тетради смерти“…» Закадровый, хорошо поставленный, доверительный мужской голос вводит зрителей в курс дела: «„Тетрадь смерти“ неуклонно толкала восьмиклассницу Юлию Макарову к самому краю… Книгу-убийцу нашли рядом с предсмертной запиской… Каждый день отличница и умница погружалась в ритуальное чтение „Тетради смерти“. Книгу нужно было читать от конца к началу, используя специальный шифр для каждого эпизода…»

Любой человек, хоть немного знакомый с проблематикой, понимает, что это бред от первого слова до последнего. Но таких людей всё еще немного. И вот уже на Средний Урал приезжает лично детский омбудсмен Павел Астахов, после чего правительство Свердовской области принимает решение запретить продажу манги. С 10 апреля прочесываются книжные магазины и торговые точки области, проводятся выездные рейды с целью изъятия «опасных комиксов». Надо думать, самоубийства подростков региона после этого прекратятся. А если нет — бдительные органы найдут нового виновника. Да взять хоть «Анну Каренину» графа Толстого. Что это, как не апология суицида?

Евгений Жабреев, косноязычный президент Уральского родительского комитета (с говорящей аббревиатурой УРК), всерьез уверен, что «Тетрадь смерти» — это элемент заговора: мол, кто-то — тот, кто распространяет комикс, — ставит эксперименты над нами и нашими детьми. Редакция «Отаку» от теорий заговора далека и конспирологически не озабочена. Мы полагаем, что происходящее — это гремучий микс всеобщего невежества, желания СМИ превратить любую трагедию в шоу и стремления чиновников найти самое простое решение проблемы — то есть среагировать так, чтоб особо не париться и вообще поменьше задумываться.

Если бы люди вняли братьям Стругацким, говорившим, что думать — не развлечение, а обязанность, то просекли бы элементарное: «Тетрадь смерти» нашли в комнате Юлии лишь после гибели девочки, и обороты типа «всё свое время посвящала» и «каждый день погружалась» — это безответственная фантазия сценаристов шоу, людей, которым совесть нельзя иметь по трудовому договору. «Ритуальное чтение» и «специальный шифр» — какой-то уже безудержный делирий, хотя можно предположить, откуда родилась фраза про «читать от конца к началу»: манга традиционно печатается так же, как в Японии, то есть листается справа налево. Тут надо бы тщательнее — мусульмане тоже читают Коран справа налево, а закон о защите чувств верующих уже прошел в Госдуме первое чтение.

Между тем в предсмертной записке Юлии Макаровой нет ни слова о «Тетради смерти» — и, как ни крути, ни слова, которое можно четко с этим комиксом ассоциировать. Зато там есть кое-что такое, что не любят цитировать журналисты, — про наше общество: «Это общество не позволило бы мне жить. Надеюсь, что не будем обсуждать еще и это… Вы, наверное, помните, что я не очень-то ценила всё, что у меня было. Может, потому, что я поняла, что это не так уж и ценю? Моя жизнь означает чью-то смерть. Теперь и мой черед… Быть может, это будет кто-то, кто поистине будет любить ее? (…) Я знаю, что вы любили свою дочь. Но, к сожалению, не того человека, которой она была. Этот мир меня тяготит. Не уверена, что в другом будет лучше, но попробовать стоит. Просто так надо. Простите». У абсолютно счастливой Юлии имелись веские (для пятнадцатилетнего человека) основания считать, что «это общество» не позволит ей существовать. И это не общество екатеринбургских анимешников — логичнее предположить, что скорее это общество УРКов, социум бесконечных астаховых и жабреевых, доморощенных конспирологов, желающих контролировать всё на свете.

Отца Юлии можно и нужно понять. Увы, невозможно поверить в то, что он понимал внутренний мир дочери, если даже о ее увлечении японскими комиксами он узнал после трагедии. О книгах, которые читала дочь, отец говорит: «Мы [родители?] не читаем, не смотрим, что там написано». А зря. В одном из репортажей показывают книжную полку в квартире покойной: рядом с собранием сочинений Драйзера — несколько томиков Кастанеды. Если уж искать источник знаний о том, что ждет нас за гробом, дон Хуан с его лекциями о том, как после кончины проскочить на цыпочках мимо Орла, сам просится на скамью подсудимых. Куда важнее другое: Юлия покончила с собой за день до сороковин по бабушке, чья смерть не могла не повлиять на состояние девочки. К сожалению, отец всего этого не хочет видеть в упор. Из его слов следует, что какое-то время он не мог простить дочь за то, что она решила умереть. Отсюда — поиск виновного.

Но при чём тут «Тетрадь смерти»? Сюжет манги и аниме практически не связан с самоубийствами (кажется, на всю историю там ровно один случай суицида — Киёми Такады). Более того, манга Ообы и Обаты — прекрасное моралите о том, как пагубно быть сверхчеловеком, ощущать себя «не тварью дрожащей, а тем, кто право имеет». «Тетрадь смерти» стоит в одном ряду с «Преступлением и наказанием», где тоже ведь убивают — и очень жестоко притом. Поминавшийся уже Жабреев обвиняет книгу в том, что она инфильтрует в сознание подростка жуткую идею: «Жизнь существует после смерти, настоящая жизнь, и для того, чтобы ее познать, надо умереть… то есть это такая некоторая информационная кодировка, зомбирование». Евгений Борисович, вы извините, конечно, но это не совсем «Тетради смерти» кодировка. Это, вообще говоря, основополагающая идея христианства, ислама, иудаизма и (с оговорками) буддизма. Одни только атеисты считают, что души нет и после смерти нас ждет великое ничто — и как раз для них эта мысль всегда была аргументом в пользу суицида: если «того света» нету, зачем тут мучаться?

Это не говоря о том, что ни одна книга, ни один фильм не могут довести до самоубийства человека, умеющего работать с собственной психикой (которая рано или поздно выкидывает коленца у всех нас без исключения). И наоборот, на психику, которая пошла трещинами, может повлиять что угодно. Жаль, на этот счет нет внятной информации по суицидам, но зато она есть по громким убийствам. У Марка Чепмена, застрелившего Джона Леннона, было две настольных книги — «Над пропастью во ржи» Сэлинджера и Евангелие, как легко догадаться, от Марка. Для миллионов эти тексты стали апологией добродетельной жизни; Чепмена они убедили только в том, что следует прикончить автора Imagine. Псих Эндрю Кьюненен, убивший Джанни Версаче и еще четырех человек, читал в основном Клайва Степлза Льюиса. Да-да, «Хроники Нарнии». Добрейшие книги на земле…

Никто не кончает с собой просто потому, что прочел книжку со словом «смерть» в заголовке или с (само)убийствами в сюжете. Если мы признаем обратное, местные УРКи запретят 99 процентов книг и фильмов. О смерти ведь можно узнать откуда угодно. Так получилось, что смерть стала неотъемлемой частью человеческой культуры. А получилось так потому, что (вы удивитесь, господин Жабреев) смерть — это неотъемлемая часть жизни. Просто раньше, до 1917 года, отношение к самоубийству в России было иным на уровне общественной (христианской) идеологии. Потом, с 1917 по 1991 год, религию заменил коммунизм, и как бы ни заедал тебя быт, тебе было куда стремиться, да и товарищи готовы были прийти на помощь. Потом коммунизм отменили, а религию вернули только на уровне утреннего тележурнала «Слово пастыря». Настал капитализм, при котором если ты лузер и лох, то есть не соответствуешь стандартам социума, — это неисправимо. Вы заметили, кстати говоря, как много у нас стало слов, означающих, что человек плох навсегда? Вот это — прямой путь к суициду: если ничего не исправить, лучше смерть. И японские комиксы тут ни при чём.

Хотя власть вполне может посчитать иначе. Предпосылки есть. В ток-шоу «Дело Х» эзотерик Алена Орлова говорит: «Мы все знаем, что в Японии сильно развит культ смерти… Эта ментальность для человека европейского происхождения, особенно россиянина, совершенно неприемлема». И когда ведущая канала ОТВ упоминает о «запрете на японскую литературу», не факт, что она оговорилась. Вполне в духе новосредневековых веяний упростить всё до абсурднейшего абсурда и объявить вредным не отдельный бумажный том, но целый культурный код. Нам обещают, что за дело возьмутся уже и депутаты Госдумы — они намерены оградить детей от чтения подобных книг. Неровен час, запретят аниме вообще. Как неприемлемое для нормального честного россиянина.

Спора нет, психика тинейджеров ранима и восприимчива. Значит, необходимо помогать им справляться с проблемами. Но это ведь надо интересоваться ими, тратить время, воспитывать, доверять, любить. Куда проще свалить всё на японщину — и запретить ее целиком и сразу. В лучшем случае такой подход приведет, конечно, к появлению нового Будды — царевича Гаутаму тоже ведь ограждали от смертей, болезней и страданий, — но на это надеяться нечего, Будды тут рождаются редко. В худшем нас ждет новая волна самоубийств: подростковые неврозы станут накапливаться, а говорить о них будет нельзя — ведь в этом вашем гребаном стерильном обществе все должны быть счастливы по определению.

Между тем настоящая тетрадь смерти — это, господа столпы нации, как раз ваши законы, ваши рекламные рейтинги, ваши судебные постановления. Но в этом вы никогда не признаетесь даже себе. Поэтому виноваты у вас будут какие-нибудь непонятные вам книги, и манга, и аниме. —НК

Proto Anime Cu(l)t

В Художественном музее Таллина успешно проходит выставка Proto Anime Cut — Spaces and Visions in Japanese animation («Прото-аниме-кадр: пространства и видения японской анимации»), гастролирующая с 2011 года и уже успевшая побывать в Берлине, Дортмунде, Барселоне и Мадриде. Это первая полномасштабная анимешная выставка в Эстонии. Почему она приехала из Германии с Испанией именно сюда — не очень понятно. Впрочем, в истории датско-шведско-российско-советско-независимого города такое уже бывало: в разгар перестройки именно Таллин наряду с Москвой и Питером принял у себя неделю диснеевского кино, которое по тем временам казалось чем-то совершенно запредельным. Четверть века спустя вехи и эпохи сменились; теперь чем-то запредельным — по крайней мере, для большинства посетителей выставки, — кажется аниме.

Фрагмент ключевой анимации Кодзи Моримото для клипа Extra (1996).

Эстонское название — «Фантастические пространства и городские перспективы» — удачнее отражает суть выставляемого. Речь не столько о японской анимации, сколько о попытке уложить ее в прокрустово ложе современного искусства, кто бы что ни понимал под этими словами. То, что аниме модно среди подростков, — японский бог с ним; дети и есть дети, в расчете на них занимать эскизами целый зал никого не стал бы. А вот Аниме Как Высокое Искусство — дело другое. Понятно, что мир искусства и тесно связанный с ним мирок музеев работают по своим правилам. Просочиться в экспозицию Proto Anime Cut могло только что-то из ряда вон. Так и случилось.

По сути, это выставка трех культовых творцов: Кодзи Моримото, Хидэаки Анно и Мамору Осии. Последняя пара в представлении не нуждается, что до Моримото, с ним всё чуть сложнее. Хотя один из основателей Studio 4°C работал над «Акирой» и снял главы «Карнавала роботов», «Аниматрицы» и «Воспоминаний», широкой публике он практически неизвестен. 20-минутная Dimension Bomb (2008) кисти Моримото из антологии Genius Party Beyond неимоверно крута — и при этом слишком бессюжетна и сюрреалистична, чтобы потрафить вкусам непритязательных анимешников. При ближайшем рассмотрении эта квинтэссенция творчества режиссера распадается, как пел «Сплин», на лица и блики. Впрочем, для высокого искусства — самое то.

На выставке можно оценить не только Dimension Bomb, но и клип Extra на музыку Кэна Исии, снятый Моримото в жанре «садомазопанк». Плюс — и это главное достоинство Proto Anime Cut — рисунки, скетчи и раскадровки мэтра. Их и правда стоит изучать чуть не с лупой в руке. Все эти электрические дельфины, маленькие девочки в гоглах и с пистолетами, башни в форме масок театра но, левитирующие тела, вынашивающие невозможных младенцев женщины-киборги с паучьими стальными ногами… Рядом — внезапно реалистичный бэкграунд в виде классического туалета. Унитаз, два рулончика бумаги на сливном бачке, приоткрытая дверь. Искусство?

Да, если под искусством понимать сам процесс создания анимационной ленты — его выставка позволяет раскусить и просмаковать по полной. В одном из маленьких кинозалов крутится нон-стоп фрагмент второго полнометражного «Евангелиона» — нападение абстрактно-радужного Ангела, напрягшийся Синдзи, отдающая распоряжения Мисато, молчаливый Гэндо, все дела. Вряд ли посетители в курсе, кто такие Ангелы и зачем с ними борются гигантские человекоподобные роботы (впрочем, кто вообще что-либо в этом понимает?). А рядом — эскизы самого Анно, сделанные на листах с эмблемой студии Khara цветными карандашами: небоскребы Токио-три закрашены желтым, Ангелы и Евы даны красным, зелень, понятно, зеленая. Простенько и со вкусом — но стоит сопоставить эти эскизы с тем, что ты только что увидел за черной шторой, и тебе, может быть, откроется дзэн японской анимации. (Частью наброски, надо сказать, очень сильно помяты. Впечатление такое, что Анно со товарищи с устатку разводили на них чайную церемонию.)

Рядом с эскизами — фотографии, на которых запечатлены до боли знакомые по сотням аниме урбанистические японские пейзажи. Подписи предельно лапидарны: «Пробка, уклон, телеобъектив, пригород, улица, дорожные работы, фон»; «Здание, плоская крыша, аэросъемка, квартал, мегаполис, фон»; «Склон, пробка, стройка, дорожные работы, пригород, фон, эстакада»… Это надо понимать так, что когда Анно требуется, например, стройка в мегаполисе, он открывает свой архив и моментально находит все потребные изображения. На выставке представлены восемнадцать фотокарточек из «очень большой коллекции». На некоторых, между прочим, узнается Токио-3.

Похожий фотографический сет, только не с цветными пробками и стройками, а с черно-белыми концептуальными токийскими водоемами и гонконгскими рынками, принадлежит другой участнице выставки — фотографу Харухико Хигами. Именно ей, а также Хиромасе Огуре, художнику по фонам, мы обязаны задниками «Полиции будущего» (1989) и «Призрака в доспехах» (1995). Помните донельзя медитативные сцены, в которых Мотоко Кусанаги движется по городу под музыку Кэндзи Каваи? Эти эпизоды, а также грандиозную сцену киберкарнавала из «Невинности» можно увидеть в ближайшем просмотровом зальчике (на входе красуется раскадровка к нему лично господина режиссера). Как следует из пояснений к работам Хигами и Огуры, Мамору Осии остановил взгляд на Гонконге потому, что тот «является идеальной моделью города будущего, в котором традиция встречается с последними технологическими достижениями. Для Осии старые каналы и новые хайвеи символизируют информационный поток, который превращает город в гигантское информационное пространство». Мы об этом догадывались, но иногда, согласитесь, лучше сказать о чем-то прямо.

Еще одна секция выставки посвящена наброскам Такаси Ватабэ, работавшего на множестве проектов, включая «Крылья Хоннеамиз», «Призрак в доспехах», «Невинность» и «Евангелион 2.0». Среди представленных работ — евангелионические эскизы Центральной Догмы, водоочистной станции, которая сверху выглядит точно как Древо Сфирот, играющее в сюжете Хидэаки Анно важную роль, другой плавучий завод, Locus Solus, куда забираются герои «Невинности», и даже изображения невиданных Ангелов, которые Анно то ли забраковал, то ли приберег на следующие серии. Отдельное удовольствие — рассматривать эскизные книжки Ватабэ почему-то с марсианскими треножниками из романа Герберта Уэллса.

Для тех, кого анимация увлекает не только как результат, но и как процесс, выставка Proto Anime Cut (и прилагающийся к ней роскошный 300-страничный каталог) — это, что называется, must. Особенно много из экспозиции почерпнут для себя те, кто планирует однажды заняться созданием мультфильмов самостоятельно: куда ни глянь, видно, какой это адский труд — и, главное, из какого сора растут наши любимые аниме. Будем надеяться, что выставка доберется и до России. Следующая остановка — Базель, Швейцария. —НК

Proto Anime Cut. Художественный музей KUMU (Эстония, Таллин, Вейценберги 34 / Валге 1), до 18 мая 2013 г.

Режиссерская раскладка клипа Extra: здесь Кодзи Моримото позволяет быстро оценить цветовую гамму будущего видео.
Часть раскадровок второго полнометражного «Евангелиона» (в основном, сцены с Ангелами) Хидэаки Анно рисовал лично.
Героиню Dimension Bomb озвучила давняя соратница Моримото, композитор Ёко Канно. Это ее первая и пока единственная работа в качестве сэйю.
Фоновые иллюстрации для первого полнометражного «Призрака в доспехах» Хиромаса Огура рисовал с гонконгской натуры.
Фрагмент раскадровки сцены азиатского карнавала из «Невинности».
Технические средства позволяют нырнуть в мир фантазий Моримото прямиком из музейного зала.
Фотография макета города, использованного Хидэаки Анно для съемок короткометражного фильма Kyoshinhei Tokyo ni Arawaru («Гигантский бог-воин появляется в Токио»). Созданная под патронатом Studio Ghibli, 10-минутная лента демонстрируется в кино перед показами «Евангелиона 3.0» и может считаться своеобразным приквелом картины «Навсикая из Долины Ветров» Хаяо Миядзаки (для которой молодой Анно рисовал сцены с очень, очень похожим гигантом).
«Полиция будущего» (Patlabor the Movie) — еще один фильм с замечательными фоновыми иллюстрациями Хиромасы Огуры.
Раскадровки Анно порой весьма схематичны. Незачем прорисовывать мелкие детали, если сцена будет решена в 3D-графике.

Йопт In Translation: чабудо ты мое, чабудо

Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

Простите, но в этот раз я начну не с японского слова, а с китайского. Чабудо переводится как «почти то же самое» (иероглифами: 差不多 — «отличий-не-много») и, как в один голос уверяют люди, имеющие дело с нынешней КНР, является основным принципом современной китайской философии: в зависимости от контекста оно может означать «нормалёк», «и так сойдет», «фиг с ним, что кривое, запускаем в производство» и прочее в том же духе. У японцев есть свое слово «почти», хотондо, однако оно статуса философской категории не имеет, потому что в Стране восходящего солнца убьются, но сделают так, что отличий не будет совсем. Если говорить о переводе, аналог чабудо тут — текст, который вроде бы похож на оригинал, но именно что похож. Как говорит в таких случаях замечательная переводчица Анастасия Грызунова: «Угадали не вполне!..»

Как превратить капитана Харлока в капитана Чабудо?

Отличным примером чабудо в аниме может служить перевод на русский вступительной песни из сериала Лэйдзи Мацумото Arcadia of My Youth: Endless Orbit SSX (1982), сделанный энтузиастами своего дела и встреченный мною в Сети. Надо сразу оговориться: от чабудо не застрахован практически никто, поэтому воспринимать дальнейшее как наезд не следует. Это всего лишь пример, и он хорош тем, что на нем ясно видно, какие именно чудеса и опасности подстерегают несчастного, ненароком ступившего на тернистый путь перевода с японского на родной.

Само по себе вступление к космической опере из метацикла про капитана Харлока сравнительно невелик и выглядит таким вот образом:

錨をあげろ 地球から
高くかかげろ あの旗を
宇宙の海鳴り 星くずの波
こえて旅立つ おれたちさ
舵をとれ 心のままに
生きることは戦うことさ
夢に生き 愛に生き おれたちの船出だ

Русский вариант, который мне попался, выглядит так:

Луч света поднимается из-за Земли,
И вместе с ним поднимается флаг.
Рев космического океана, волны астероидов:
Проходя через всё это, мы продвигаемся вперед.
Я держу штурвал, пока сердце велит мне.
То, ради чего я живу, — это то, ради чего я сражаюсь.
Жить ради нашей мечты, жить ради нашей любви,
Двигаться вперед от звезды к звезде —
И это смысл нашего плавания.

На первый взгляд — очень похоже. По крайней мере, если посмотреть на иероглифы, они совпадут с русскими словами: Земля-地球, флаг-旗, штурвал-舵, сердце-心, любовь-愛, мечта-夢… Но дьявол сидит в деталях. Причем сидит с первой строчки, создающей ложное впечатление, будто ее переводили на слух. Ложное — потому что в самом аниме иероглифический текст дан наглядно для японских детей и караокеров. Тем не менее во фразе икари-о агэро тикю:-кара фэнсуббер перепутал первое же слово: вместо икари услышали хикари — «свет». Дальше погрешность только увеличивалась. Что происходит с этим самым светом? В тексте есть форма глагола агэру, который супермногозначен, особенно если писать его азбукой-хираганой, без иероглифов; основные значения агэру — «давать» и «поднимать», их на уроках японского учат довольно-таки сразу. Дальше мы имеем тикю:, нашу планету, и частицу кара со значением «из, с». Свет дается из Земли — что сие значит? На помощь приходит воображение: робкий луч появляется из-за темной Земли, освещая пиратскую космошхуну… Вакуумная романтика, то-сё. Чабудо.

Язык — штука хитрая: он избегает приблизительных фраз и точно указывает, что да как, грамматическими и прочими средствами. Когда в переводе пяти слов появляется столько натяжек, можно сразу уверенно сказать: что-то тут не то. Ларчик открывается просто: икари — это «якорь», а икари-о агэру — «поднимать якорь», специальное выражение, зафиксированное, кстати говоря, в словарях. Потому и тикю:-кара, что «с Земли», а не из-за ее края; хотели бы японцы сказать именно про край — сказали бы.

Наконец, форма глагола. В переводе стоит изъявительное наклонение (индикатив), «поднимается», что соответствует форме агэру, но в оригинале у нас агэро — повелительное наклонение, оно же императив. Японский язык богат на императивы, от агэру их можно образовать малую кучку: агэро, агэё, агэтэ. Последний — нейтральный, а первые два, сообщает нам «Теоретическая грамматика японского языка» Алпатова с соавторами, — это грубейшие из всех императивов: «Они употребляются в воинских командах, в обращении к животным, при обращении к низшим при значительной разнице в положении… В диалоге такие формы употребляются преимущественно мужчинами». Например, императив от глагола осиэру («научить, объяснить»): «Осиэро!» — «Объясни!» (один рабочий другому рабочему).

Пираты, конечно, не рабочие, но в части грубости — не негативной, а позитивной, свойственной мужским коллективам, — суровым челябинским мужикам не уступят. Флибустьерское братство презирает этикет и прямо говорит: «Снимайся с якоря! [Улетай] с Земли!» И никаких тебе романтических соплей, простите, лучей из-за горизонта. Императив, кстати, отлично сообразуется с используемым далее местоимением орэтати — множественным числом от самого грубого мужского «я», орэ, а также с заключительной частицей са, означающей «в самом деле» в устах уверенных в себе альфа-самцов. Отсюда и логичное продолжение: такаку какагэро ано хата-о — «Подними этот флаг высоко!» Кстати, это инверсия, то есть перемена порядка слов: японский синтаксис требует, чтобы дополнение, «этот флаг», ано хата-о, стояло перед императивом от глагола какагэру, но в стихах и песнях такие диверсии-инверсии сходят с рук. А вот флаг, поднимающийся вместе с лучом света, как в переводе, — не сходит.

С ревом космического океана и волнами астероидов переводчики справились успешно, но дальше у них снова чабудо: глагол табидацу означает не «продвигаться вперед», а «отправляться в путь». Опять-таки, если бы не ошибка в первой строчке, может, всё и обошлось бы: когда пират зовет товарища сняться с якоря, значит, корабль еще только готовится бороздить межзвездные просторы, а так не очень ясно, в какой стадии полета пребывает пиратское судно.

Дальше у нас кадзи-о торэ кокоро-но-мама-ни. Кадзи-о тору и правда означает «держать штурвал», но тут вся соль в продолжении. Кокоро, конечно, «сердце», но служебное слово мама вовсе не указывает на то, что штурвал надо держать, пока сердце велит. Что это за пират такой, допускающий возможность однажды выпустить из рук штурвал? Мама означает «как есть», а значит, от нас требуют поступать по зову сердца, «как сердце [скажет]». Что до штурвала, с его помощью управляют поворотами судна. «Лети туда, куда прикажет сердце!» — вот высшая пиратская добродетель. (Интересно, можно ли коротко перевести эту фразу, сохранив штурвал? Ночь на дворе, хочется спать, но как быть со штурвалом-то?)

Совершеннейшее чабудо получилось со следующим очень несложным предложением. Икиру кото-ва татакау кото са — тут и переводить нечего: «Жить — значит сражаться, да!» Но переводчик решил, что недостаток знаний в области грамматики можно компенсировать поэтичностью: «То, ради чего я живу, — это то, ради чего я сражаюсь». Нет, не то. Совсем не то! Слово кото субстантивирует (извините) глагол до существительного, обозначающего процесс; на английский конструкция «глагол + кото» отлично переводится герундием, на русский — неопределенной формой глагола.

Слово-паразит «ради» появляется и в следующей строке перевода, причем дважды, между тем «жить ради любви» будет аи-но тамэ-ни икиру, а без тамэ это просто «жить чем» (ики — срединная форма глагола): «Чтоб жить любовью, чтоб жить мечтой…» И дальше: «[…На пути] от звезды к звезде, мы отправляемся в путешествие» — хоси-кара хоси-э-то орэтати-но фунадэ да. Потому что фунадэ — это тоже выход корабля в открытое (космическое) море, а не плавание как таковое.

Какие уроки мы можем отсюда извлечь? Первое: в осмысленном тексте нет ничего лишнего и неточного. Второе: ключ к переводческому успеху — грамматика. Третье: перевод не терпит чабудо ни в каком виде. Если это понять, мы при известном старании получим более-менее точный перевод смыслов. Как его теперь оформить — другой вопрос. Можно оставить всё как есть, если никто не требует от нас переводить стихи стихами. А можно попытаться замутить что-нибудь лихое, эквиритмическое, условно-пиратское:

Эй, снимайся с якоря, улетай с Земли!
Пусть взовьется высоко наш пиратский флаг!
Рев космических торнадо, астероидов волна
Нам не страшны! Эй, поскорей отправляйся в путь!..

Ну и так далее. Если у кого есть желание — можно продолжить. Я воздержусь, потому что не придумал пока, что делать со штурвалом. Хотя зачем мне с ним вообще что-то делать? Блинский блин…

Sakamichi no Apollon: Kids on the Slope

Отчего — непонятно: то ли кризис косит ряды, то ли парадигма эпохи не способствует успехам японской анимации, — но только, когда речь заходит о годе имени конца света, первым делом вспоминаешь не успехи, а неудачи. Самая яркая из них — «Ребята на холме». Ну или «Аполлон с холма» — кому что нравится.

Шугающийся всех и вся Каору между Рицко и Сэном. Последние, между прочим, христиане. А по виду и не скажешь.

С этим аниме всё точно по Шекспиру: «И начинанья, взнесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия…» Взнеслось начинание и правда мощно — достаточно пробежаться по обзорам накануне и вскоре после премьеры первой серии. Главным образом ожидания подпитывала, конечно, магия имен. Режиссер Синъитиро Ватанабэ — кто же не знает его сериалов «Ковбой Бибоп» и «Самурай Чамплу»? Композитор Ёко Канно — кто не восхищался ее музыкой из того же «Бибопа», или «Волчьего дождя», или «Синдрома одиночки», или «Макросс-плюс», или аниме-назовите-сами? Да и манга Юки Кодамы вполне себе популярна, сюжет ее танцует вокруг джаза, а предыдущие сериалы Ватанабэ все были построены на музыке, даже серии «Бибопа» назывались сейшнами, а джаз Ёко Канно обещал быть пиршеством духа, и так далее, и так далее…

И ведь, что характерно, некоторые ожидания вполне себе оправдались. По крайней мере, в части музыкального оформления, которое у «Аполлона» изумительное, да еще и с двойным дном: тот, кто к джазу равнодушен, оценит звуковую дорожку вообще, а тот, кто в нем души не чает, услышит ласкающие слух мелодии и фамилии, от Арта Блэйки и Билли Эванса до Джона Колтрейна и Чета Бейкера. Но в остальном — что-то не сложилось, причем настолько, что немногие из восторгавшихся первой серией досмотрели сериал до двенадцатой, в итоге не оставшись к нему ни горячи, ни холодны. «Да, было такое аниме». Событием на уровне «Бибопа» или «Чамплу» сериал не стал. Для начинающего режиссера это был бы перспективный дебют, однако для Ватанабэ «Аполлон на холме» — провал, и не простой, а оглушительный. Что не срослось?

В первую очередь — сама история. Для Ватанабэ это был первый опыт работы с готовой мангой, и по результату видно, что чем больше у этого режиссера власти над собственным аниме, тем лучше для аниме. Действие сериала начинается в 1966 году и разворачивается преимущественно в городке Сасэбо префектуры Нагасаки на острове Кюсю, куда переезжает отличник и, как сейчас принято говорить, внутренний аутист Каору Нисими. Замкнутый в себе, где-то параноидальный, весьма субтильный подросток внезапно заводит дружбу с громадным хулиганом Сэнтаро Кавабути (он же Сэн) со шрамом в виде знака катаканы «мэ» на щеке, а также милой девушкой Рицко Мукаэ, отец которой владеет магазинчиком джазовых пластинок «Мукаэ Рекордз». Японская игра слов: эта фамилия произносится так же, как слово «встреча», и закономерно, что подвал магазинчика становится местом встречи Каору, Сэна, Рицко, а также ее отца и друга семьи Дзюнъити по прозвищу «Братец Дзюн». Объединяет их всех (поначалу) страсть к музыке: они то и дело устраивают джем-сейшны — Сэн на ударных, Каору на пианино, Мукаэ-старший на контрабасе, Братец Дзюн на трубе, ну а Рицко кормит джаз-банду огромными онигири и поит чаем.

Все эти люди по-своему несчастны: Каору терпеть не может своих богатых родичей-снобов, Сэн, как выясняется, наполовину американец и многое из-за этого претерпел (в послевоенной Японии, как нетрудно догадаться, амэрикадзинов не жаловали), Дзюн пережил трагедию, когда участвовал в Токио в студенческих волнениях… Более того, по ходу действия герои становятся еще более несчастными, потому что образуют типичную для подростковых сериалов цепочку невзаимно влюбленных: Каору провожает глазами Рицко, та влюблена в Сэна, тот запал на старшеклассницу Юрику, та втюрилась в Дзюнъити, ну а душа Братца Дзюна с его подпольно-запойным образом жизни — потемки. Не забудем про падкого до славы школьника Мацуоку, который совращает Сэна битловским рок-н-роллом и готов хоть голыми по сцене прыгать, лишь бы девочки в зале падали штабелями. Не забудем и голубку Сару, которая ревнует Сэна к Юрико…

Добрая часть сюжета строится на том, что герои не в силах высказать, что у них на душе. Но момент ясности и поцелуя со временем настает. Ура?

«Аполлон на холме» мог бы стать много чем. Например, рассказом об эпохе. Любопытно, кстати, что именно в 2012 году сразу несколько японских аниматоров вспомнили о школьно-студенческих волнениях 1960-х, попутно взгрустнув о том, какую Японию они потеряли: здесь и «Со склонов Кокурико» Горо Миядзаки, и сериал Hyoka, где важное место занимает история полувековой давности. Sakamichi no Apollon танцует в ту же степь, ностальгируя по времени, когда девушки, если ты их приглашал на свидание, приносили с собой вкуснющие онигири, мальчики в поездах дальнего следования переодевались на ночь в кимоно, школьники краснели при виде целующейся пары, наконец, один мальчик мог подарить другому на Рождество барабанные палочки — и стыдно было бы тому, кто подумал бы об этом что-то плохое. К сожалению, качественной ностальгии не вышло, потому что, в отличие от «Кокурико», примет эпохи в «Аполлоне» кот наплакал. Можно только предположить, какой была бы эта история, если бы Синъитиро Ватанабэ сочинял ее сам, а не экранизировал Юки Кодаму с усердием, достойным лучшего применения. Вселенные предыдущих сериалов режиссера огромны и подробны, тот же «Самурай Чамплу» смотрится как постмодернистская энциклопедия истории Японии на границе Средневековья и Нового времени (но далеко не только). Вселенная «Аполлона» ограничена пятеркой локаций и парой-тройкой невнятных, суетных, неумело поданных флешбэков.

Ладно эпоха. «Аполлон» мог бы стать блистательной джазовой импровизацией на множество тем (такими импровизациями были и «Бибоп», и «Чамплу»). «Коко-ва дзядзу игай кинси дзо!» — восклицает Сэн, когда Каору впервые спускается в заветный подвал. «Здесь запрещено всё, кроме джаза!» Ах, джаз! Музыка могла исправить многое, стать ярким разноцветным фоном для блеклого сюжета, уплотнить рыхлую динамику, сделаться связующим звеном между слишком разными историями второго плана. Куда там. Нам долго и упорно рассказывают о том, что джаз может растворить в себе горести, психотравмы, классовые различия, — но именно что рассказывают. Музыка — отдельно, действие — отдельно. Синтеза не происходит. Происходит что-то совсем другое, куда более скучное. Для джазовой композиции в «Аполлоне» слишком мало импровизации, непредсказуемости, свинга. Если учесть, что и прорисовка б(л)едновата и статична, на выходе мы получаем хилый закос под мемуар о джазовой юности, в котором пик повествования — памятное выступление Сэна и Каору на школьном фестивале. Но подобных бункасаев в аниме — вагон и маленькая тележка.

Остается история о семье, члены которой связаны узами не крови, но любви и дружбы. «Бибоп» и «Чамплу» тоже были такими историями, только куда более многомерными и увлекательными. «Аполлон» напоминает неудачное упражнение музыканта на заданную и, может быть, приевшуюся тему. Тема хорошая, важная, мудрая. Но исполнена совершенно без огня, а джаза без огня не бывает. —НК

Sakamichi-no Apollon, телесериал, 12 серий по 23 минуты, 2012 год. Режиссер Синъитиро Ватанабэ, производство MAPPA и Tezuka Productions. Как писали в «АнимеГиде»: доступен фэнсуб.
Ранее Ctrl + ↓