Один режиссер аниме обожал музыку. Настолько, что каждый его сериал был похож на джазовую импровизацию — вроде бы хаотичную, а на деле сложную настолько, что пытаться воспринять ее разумом бессмысленно: плыви по течению, лови созвучия, наслаждайся; вроде бы веселую, а на деле отчаянную, философичную, глубокую; вроде бы ограниченную числом серий-сейшнов, а на деле, как и всякий ритм, бесконечную. Аниме этого режиссера были квестами, ездой-походом-полетом в незнаемое, путешествием, смысл которого — в самом путешествии, а не в его призрачной цели. Разнились только декорации: сначала — условная Солнечная система близкого будущего, потом — не менее условная феодальная Япония. Сериалы режиссер снимал редко. Однажды он замолчал на десять лет. Но все, кто верил в этого режиссера, ждали его возвращения.

И дождались.

Как правило, «Отаку» пишет про сериалы, когда те закончились, но тут ситуация из разряда «не могу молчать». Стартовавший 4 января в Штатах и на следующий день в Японии Space Dandy Синъитиро Ватанабэ прекраснее любых ожиданий. Если учесть, что ожидания эти связаны с не самым последними в любой анимешной табели о рангах сериалами — «Ковбой Бибоп»! «Самурай Чамплу»! — станет ясно, что вот теперь-то Ватанабэ, каким мы его помним и любим, вернулся по-настоящему. Хороший, но абсолютно не ватанабэвский Sakamichi no Apollon, снятый по чужой манге, можно официально считать отклонением от заданного курса. Это ясно уже по первой серии Space Dandy. А серия это такая, что просто ух.

Тут бы и сказке конец — достаточно призвать всех, случайно не посмотревших эту самую серию, смотреть немедленно. Но позвольте всё же пару слов без протокола. За что мы любим Синъитиро Ватанабэ? За то же, за что девушки в позднесоветской комедии «Человек с бульвара Капуцинов» любили ковбоя: за то, что он такой один. Во всей необъятной аниме-индустрии есть несколько режиссеров, готовых не идти на поводу у публики, но вести ее за собой, на ходу проламывая стены лабиринта нашего восприятия. А из этих режиссеров считанные единицы ломают правила — публики, индустрии, вселенной — стильно. Создают нечто новое, и не просто новое, а сложно новое. Как Ватанабэ.

Хотя Мяу утверждает, что он не кот, а бетельгейзец, он явно займет почетное место на сайте Расселла Д. Джонса про котов в аниме.

Взять сочетание жанра и ритма. «Бибоп» был данью планетарному романсу и «фантастике ближнего прицела», однако у режиссера хватило наглости совместить их с джазом, нуаром и детективом, хотя традиция предписывает сочетать нуар с киберпанком, а планетарные романсы исполнять под голливудские оркестровые саундтреки. «Самурай Чамплу» спаял хип-хоп с эпохой Эдо, которая к хип-хопу имеет такое же отношение, как битники — к укиё-э; разумеется, в «Чамплу» есть и портреты битников в стиле укиё-э, как иначе. И вот Space Dandy: всамделишная космическая опера — далекое-предалекое будущее, не понять какой год («два нуля четырнадцать космической эры», сообщает нам закадровый голос), абсурдные инопланетяне, драчливые звездные империи, — и главгерой-стиляга, пижон в кожанке и обитых сталью шузах, вылитый Пресли периода расцвета. Звездолет Денди называется, если кто не углядел, «Алоха ‘Оэ» — ровно как знаменитейшая гавайская песня, написанная еще королевой Лилиуокалани. Название это означает примерно «Прощайте же». Элвис, само собой, пел ее в «Голубых Гавайях».

Не успеваем свыкнуться со стиляжной космооперой, как Ватанабэ становится скучно, и он решает сделать новый финт. Space Dandy — космоопера, в которой моментально раскрывается тема… Да, да. Не пафосной речью открывается аниме, а сбивчивой лекцией про сиськи, которую Денди читает корабельному роботу — от космической скуки, ясное дело: «Сиськи-сиськи… Все только и твердят, что про сиськи! Придурки они все! В настоящей бабе главное — не сиськи, а совсем другое! В настоящей бабе самое главное… Ты понимаешь, о чем я?!.» — «Э-э-э… Сердце?» — «А?! Эх ты, дурилка механическая… Главное — читай по буквам: кэ, о, рэ, мэ, а…»

Судя по первой серии, Space Dandy вообще очень фансервисная штука. Даже, как принято в этом вашем политкорректном мире говорить, сексистская. Оголтелым феминисткам не понравится. И вот герои оказываются в breastоране Boobies — межпланетной вариации американского Hooters, где прислуживают грудастые еле одетые девицы. Ужас. Ватанабэ, что ж вы творите? Как вас вообще всерьез принимать после такого? Уже не фансервис — откровенная на него пародия. Особенно когда кошкоподобный бетельгейзец Мяу тайком щелкает на мобильник гуманоидные прелести, занимаясь банальным панцу- и прочим хантингом.

Фансервис космоопере не положен. Разве что это шибко комическая космоопера. Зато все остальное в Space Dandy есть от и до — по списку:

— как и положено космоопере, тут есть Герой (Денди), бравый охотник на не описанных ксенозоологией инопланетян; Спутник Героя (робот QT, то бишь Кьюти — Умник или Милашка), Таинственный Незнакомец (Мяу), Милая Туповатая Девушка (официантка Хани из Boobies), Суровая Хитроумная Девушка (инспектор Скарлет, ждем в следующей серии)… Похоже на расклад «Бибопа» и «Чамплу»? А то ж. Вот, кстати, воистину традиционная для японских аниматоров тема — как несколько разных людей/существ сдруживаются и образуют пусть странную, но семью;

— как и положено космоопере, тут есть Подлый Враг и маячащий за его спиной Подлейший Архивраг. За Врага — страшненький доктор Гель (озвучивает его Унсё Исидзука, Джет Блэк из «Бибопа») — помесь Санта-Клауса (одежда), Капитана Америки (щит), Дядюшки Сэма (бородка и цилиндр) и Судьи из «Стены» «Пинк Флойд»/Алана Паркера (харя!). И если кому-то кажется, что здесь нет политических аллюзий, пусть приглядится к кораблю Геля — и увидит, что его составной частью является статуя Свободы с садо-мазо кляп-шаром модели «Заткнись!» во рту. И если кому-то все еще что-то кажется, пусть вчитается в титры и обнаружит, что Архиврага, шефа доктора Геля, зовут Коммодор Перри. Так что империя Гоголь («Мертвые души»?), как ни крутите, жирно намекает на США. Оцените масштаб трололо: речь идет о сериале, который в Америке показывают в дорогостоящем дубляже и даже раньше, чем в Японии. Осталось понять, на что намекает противостоящая Гоголю империя Джейкро (Дзякуро на японский манер) — на австралийский сыр Jaycroix? Или на Японию — по аналогии с джей-роком? Или на что-то, что нам еще не показали?

— как и положено космоопере, тут море инопланетян любых форм и расцветок. Совсем как в «Звездных войнах» или «Тайне третьей планеты» — похоже, каждый вид представлен одним, максимум двумя экземплярами. Кстати, есть мнение, что бесконечное поедание одними монстрами других на планете, куда «Алоха ’Оэ» прилетает ближе к концу, вдохновлено сценой из «Скрытой угрозы» — возле подводного Гунга-Сити так же по очереди жрала друг друга местная фауна. Похожий расклад и в основном сюжете: Мяу охотится на панцу, Денди — на Мяу, доктор Гель — на Денди, кто-то еще охотится на доктора Геля, и так далее. Пищевая цепочка кудасай!

— как и положено космоопере, тут есть Великая Тайна: Гель гоняется за «Алоха ’Оэ» не из азарта, а потому, что Денди (?) обладает «ключом к империи Гоголь и ко всей вселенной». Из уст доктора вылетает загадочное слово «пайониум» — и вспоминается антигравитационный минерал левиум из «Сокровища Громовой луны» популярного в Японии отца космооперы Эдмонда Гамильтона. Скорее всего, пайониум — макгаффин наподобие «мальтийского сокола». А может, и нет — потом разберемся;

— еще в первой серии есть космическая струна, Агнес Лам, бластер, слово «ша-ла-лу-ла», удивительные космические пейзажи, «гильгамеш-текила», высокотехнологичная удочка, волна Хокусая, марихуанно-радужная заставка, у-вэй (лозунг Денди «плыви куда тебя несет, бейби» — классическое недеяние!), пародия на телепортацию а-ля «Стартрек», вшитая в структуру повествования рефлексия («Пора двигаться, иначе не заработаем денег и история не продолжится… Что, пролога не будет?»), музыка Ясуюки Окамуры, песенное обращение в адрес ученого Хью Эверетта, звездные битвы, чудовища и Безвыходный Тупик, когда ты сидишь и думаешь: «Ну как, как они выкрутятся?»

Никак. Первая серия Space Dandy, разумеется, заканчивается смертью всех героев. Потому что правила надо ломать, особенно те, которые ломать нельзя. Но ритм — вы его чувствуете, а?.. Ритм — вечен. Впереди — по меньшей мере 12 серий. Банзай! —НК

Space Dandy, телесериал, 2014 год. Режиссер Синъитиро Ватанабэ, производство Bones. Как писали в «АнимеГиде»: доступен фэнсуб.

Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

В безмятежной молодости, еще до того, как мне довелось вступить на скользкую переводческую стезю, я думал, что все переводы одинаково полезны. Ну или почти все. Конечно, никто из нас не идеален, как говаривали древние римляне, errare humanum est (у японцев есть схожая поговорка: 誤りは人の常, аямари-ва хито-но цунэ, «ошибка — для людей дело житейское»), и какой-нибудь самопальный перевод, перевод-лишенец, никогда не знавший редактора, может кишеть неточностями или откровенной отсебятиной. Но если уж перевод редактировался, если он, более того, заимел статус авторизованного и официального, — ему можно верить. Более того, ему и нужно верить (а если оригинал у нас на экзотическом языке, ничего другого ведь не остается).

Кадры из любительских русских переводов Shift и Timecraft, официальные английские титры, плюс есть еще русская озвучка Cuba77 & Trina_D с репликой «может, это флирт?». Не угадал никто.

Ах, молодость, молодость!.. Становясь переводчиком, ты, сам того не ведая, даешь страшную клятву: быть патологически недоверчивым в первую очередь к себе, а во вторую — ко всем коллегам независимо от их заслуг, от наличия у текста редактора, от статуса перевода, вообще от всего на свете, кроме адекватности перевода оригиналу. Только словари, только хардкор!

Итак, благородные доньи и доны, представьте себе, что вам в руки попадает новенкий, с пылу с жару, фильм Макото нашего Синкая «Сад изящных слов», официальное японское издание, снабженное японскими, английскими и китайскими субтитрами, — и в этом издании обнаруживается вдруг вопиющее расхождение смыслов.

Немного контекста: интрига этой ленты завязывается как раз в саду (а точнее, в токийском парке Синдзюку-Гёэн), где на первых минутах встречаются герои: он — старшеклассник, она — уже взрослая, под тридцать, женщина. Дождь застигает их в беседке, где они по японскому обычаю долго-долго молчат, исподволь рассматривая друг друга; подросток рисует туфли (он хочет стать дизайнером обуви), женщина пьет пиво и закусывает шоколадом. В какой-то момент любопытство пересиливает, и мальчик осторожно так говорит:

— あの… どこかでお会いしましたっけ？
— Ано… докока-дэ о-аи симасита ккэ?

То бишь: «Э-э… Кажется, мы с вами встречались?» Ккэ — ретроспективная частица, означающая, что говорящий что-то такое припоминает, но не более того (происходит она от бытовавшей в классическом японском языке частицы кэри). Поскольку подросток Такао обращается к старшей, после докока-дэ, «где-то», он не ставит глагол 会う(ау, «встречаться») в простую форму прошедшего времени (会った, атта) или даже в вежливую форму того же времени (会いました, аимасита), а образует от него особую, супервежливую конструкцию: вторая форма глагола (会い, аи) с добавлением почтительной гонорифика о- спереди и глагола суру, «делать», в вежливой форме прошедшего времени -симасита сзади.

Это всё просто и понятно. Непонятное начинается дальше. Женщина мотает головой, говорит «ииэ», «нет», Такао уважительно извиняется, женщина снова говорит «ииэ», на этот раз отрицая саму необходимость извинений (о, японская вежливость! всё у них не как у людей). Тут провидчески гремит гром, женщина внимательно смотрит на Такао, видит эмблему школы на его одежде, понимает про себя что-то очень важное, отставляет банку с пивом и говорит решительно:

— 会ってるかも…
— Аттэру ка мо...

Такао вздрагивает. Женщина встает и загадочным голосом декламирует древнюю танка, о которой мы рассказывали в предыдущих сериях:

— Раскаты грома
вдалеке едва слышны,
всё небо в тучах;
о, если б дождь пролился —
он здесь тебя удержит…

И уходит, оставляя подростка Такао, переводчика и зрителя в состоянии глубокого офигения.

Если говорить о переводчике, его в ступор вгоняет в том числе фраза аттэру ка мо. Вгоняет не само по себе, а при сравнении японских и английских субтитров официального, напомню, издания фильма. В английских субтитрах написано: «Maybe it’s fitting…» — то есть: «Наверное, это [стихотворение] подойдет…» Женщина как бы говорит сама с собой: что бы мне процитировать к месту из хэйанской поэзии? Про гром и облака — подходит? Вполне…

К слову, доступные мне русские любительские переводы толкуют это темное место все по-разному. Подозреваю, что именно из герундия fitting выросла воистину замечательная реплика «Может, это флирт?», смело расширяющая горизонты отношений уже взрослой японки и совсем юного японца. К целомудренному, как единорог, фильму Синкая эта реплика отношения не имеет, хотя английским словам flirting и fitting в похожести не откажешь.

Еще смелее перевод аттэру ка мо как «Думаю, можно». Сидите вы, японский вьюнош, застенчивый и пятнадцатилетний, как капитан в романе Жюля Верна, в парке рядом с незнакомой теткой раза в два старше вас. Тетка лакает себе пиво, а потом внезапно зыркает на вас и говорит эдак хищно: «ДУМАЮ, МОЖНО». Поневоле вздрогнешь. Жаль, Хичкок не дожил…

Третий фэнсуб подбирается к истине совсем близко, но сворачивает на банальное: «Может, виделись». Ну а может, и не виделись. Бывай, паря!

Ведь почему английский официальный перевод так пугает? Потому что по-японски сказано нечто совсем другое. 会ってるかも — именно в таком написании — ужатая фраза аттэ иру ка мо сирэнай. Оборот ка мо сирэнай (в просторечии сокращается до ка мо, в вежливой форме преображается в ка мо сиримасэн) переводится дословно «так ли, нет ли, — не могу знать» и заменяет японцам наше стандартное «может быть». Ну а аттэру = аттэ иру — это всё тот же глагол «встречаться» в «длительном виде»: форма на -тэ + иру.

Проблема в том, что так называемый длительный вид не всегда описывает процесс (сравните английские времена системы Continuous: I am writing etc.). Процесс он описывает только с японскими процессуальными глаголами — «читать», «бежать», «считать» и прочими. Тот же вид с японскими глаголами однократного действия — «умереть», «знать» — описывает, наоборот, результат (сравните английские времена системы Perfect: I have fallen etc). Скажем, изучающим японский почти сразу сообщают, что «я знаю» будет ситтэ иру (в просторечии сокращается до ситтэру), длительный вид, а не обычный сиру, а «я не знаю» — сиранай, обычный вид, а не длительный, ситтэ иранай. Чтобы унизить нас окончательно, японский располагает глаголами двойственной природы — «надевать», «причесываться», — которые в длительном виде могут означать как процесс, так и результат. (Интересующимся всячески рекомендую книжку «Японский язык. Глагол: категория вида» А. Ю. Данилова.)

Возвращаясь к глаголу ау, «встречаться»: поскольку это глагол процессуальный, аттэ иру = аттэру означает «встречаемся именно сейчас». По смыслу женщина именно это подростку вроде бы и сообщает — в продолжение предыдущих реплик: «Мы встречались?» — «Нет, но… может быть, сейчас вот как раз встречаемся». По-русски настоящее время звучит тут диковато, поэтому я перевел фразу как «Может, мы только встретились». Пусть совершенный вид, пусть результат, а не процесс, но с учетом двусмысленности процесса-результата в японском языке — смысл передан. Как говорят японцы, дайдзё:бу.

То есть — было бы дайдзё:бу, кабы не официальный английский перевод, в котором аттэру ка мо не намекает на любовную историю, а утверждает, что в данных обстоятельствах уместно процитировать стихи. Посчитать коллегу-переводчика дураком — это слишком легко. Рассмотрим другие альтернативы.

Я не зря оговорился: «会ってるかも — именно в таком написании». В японском, как водится, глагол ау можно записать пятью различными способами. Четыре из этих глаголов будут означать «встречаться»: 会う — просто встреча, 逢う — встреча торжественная, романтическая, в общем, пафосная, 遭う (вариант 遇う) — встреча с чем-то неприятным. У пятого же глагола ау, записываемого как 合う, значение иное — то, которое имел в виду мой коллега: «соответствовать», «подходить», «согласовываться», «быть парой к». Наконец, этот глагол можно записать и знаками слоговой азбуки хирагана — あう. И в монтажных листах, в отличие от субтитров, в реплике героини нет ни единого иероглифа: あってるかも. Как хочешь, так и понимай.

Что оставляет нам три возможности:

1. Кто-то забыл поставить иероглиф 会 вместо буквы あ в монтажных листах, поэтому переводчик на английский решил, что речь идет о глаголе 合う (а не 会う), и перевел его словом fitting. В японских субтитрах иероглиф поставили правильно, а английские не проверили. В пользу этого варианта говорит и связь слов аттэру ка мо с вопросом Такао «не встречались ли мы раньше?»;

2. На английский реплику перевели правильно, а в японских субтитрах перепутали иероглифы 合 и 会. Маловероятно, но возможно;

3. Имеет место игра слов: женщина говорит про стихи, но поскольку глаголы 合う и 会う — омонимы, Такао кажется, будто она не о стихах, а об их встрече, вот он и вздрагивает (не станет же он вздрагивать по поводу стихотворения). В японские субтитры попал иероглиф со смыслом номер один, в английские прокрался смысл номер два.

Вариант 3 — самый неприятный: перевести подобную игру слов с сохранением обоих смыслов очень сложно, если вообще возможно. С другой стороны, рассуждал я, этот вариант, как и 2, подразумевает, что женщина — а она, как потом выясняется, человек весьма образованный, — не понимает, что у нее получилась игра слов, моментально забывает вопрос мальчика и тем самым ставит его в неловкое положение. Вариант 2, если уж напрямую, почти безумен: логичнее допустить, что японцы ошиблись с переводом на английский, чем с родным иероглифом в японских субтитрах.

Короче говоря, я почти уже склонился к своему варианту перевода, пусть он и не совпадает с английским официальным. Для того, чтобы определиться окончательно, мне требовалось подтверждение со стороны. И тут я вспомнил, что в фильме есть еще третий набор субтитров — китайский. А в китайском азбук нет, там сплошняком иероглифы, которые означают либо одно, либо другое. В китайском со смыслами не забалуешь!

В этих третьих субтитрах («Тайна третьих субтитров» — прекрасное название для фантастического аниме) обнаружилась реплика о шести иероглифах: 也许真的见过 (иероглифика упрощенная, для материкового Китая) — есюй чжэньдэ цзяньго. А именно, понял я не без помощи электронного словаря «Вэньлинь», «может быть (也许), [мы] по-настоящему (真的) встретились (见过)». Насчет вида последнего глагола «Вэньлинь» высказался категорично: «have seen, have met» — Present Perfect Tense, результат действия, «что сделали?», самый что ни на есть совершенный вид. Ура, сказал я себе. «Может, мы только встретились» — и никаких гвоздей.

Пора выпить чаю, а не то с этим аниме с ума сойдешь. Как поется в японской народной песне, отцвели уж давно диалоги в «Саду», а во мне перевод всё живет… Блинский блин.

У властей Восходящего Солнца есть традиция: каждый год они выделяют около 200 миллионов иен (~67 млн рублей) четырем студиям, чтобы те обучали молодых и талантливых сотрудников искусству анимации. Японцев можно понять: мультипликат для них всё чаще производят на аутсорсинговой основе корейцы, китайцы и иже с ними. Аниме в опасности! Традиции утрачиваются на глазах, еще поколение — и рисовать мультики будет некому. Так и родился проект Anime Mirai, дословно — «Анимешное будущее».

Акко Кагари дракона на лету остановит и в горящий лабиринт войдет, но укрощение метлы дается ей с натяжкой.

Грант на фильмы этого года получили Gonzo, Trigger, Zexcs и Madhouse; отметим, что с прошлым разом (Telecom Animation Film, Production I.G, Shirogumi и Answer Studio) — ни единого пересечения. Альманах Anime Mirai 2013 вышел на японские экраны 2 марта. Четыре аниме-новеллы получились на любой вкус — надо думать, студии договорились между собой, кто какой сегмент рынка покрывает: тут и юные ведьмы, и юные самураи, и юные киберпанковские приключенцы, и притча для взрослых о жизни и смерти. К счастью, обошлось без гигантских человекоподобных, которых в аниме и так переизбыток.

Пожалуй, самый яркий эпизод альманаха — Little Witch Academia студии Trigger и одного из ее основателей Ё Ёсинари. Немудрено: триггеровцы — это в основном бывшие сотрудники Gainax, а сам Ёсинари успел набраться опыта, работая над «Евангелионом», Dead Leaves, FLCL и «Гуррен-Лаганном». Юная ведьма Акко весьма задорна и напоминает Харухи Судзумию, но, конечно, после Дж.К. Роулинг любая вариация на тему школы волшебства рискует стать бледной копией «Гарри Поттера». По сути, «Академия маленьких ведьм» — это «Гарри Поттер» с анимешными девочками: подружки Акко напоминают Рона и Гермиону, ее соперница — вылитый Драко Малфой (со своими Гойлом и Крэббом в юбках), есть тут и полеты на строптивых метлах, и приключение в виде лабиринта с ужасным драконом.

В потустороннем баре: никто из вас не выйдет отсюда живым.

Madhouse и молодой режиссер Юдзуру Татикава, трудившийся среди прочего над Bleach и Steins;Gate, представили кафкианский эпизод Death Billiards. Двое мужчин, старый и не очень, невесть как попадают в мрачное питейное заведение с интерьером в готическом стиле и куклой вместо пианистки. Седой бармен предлагает мужчинам сыграть в бильярд, «рискнув своими жизнями». Шары, которые будут гонять герои, не простые: на них нарисованы органы тела, которым придется худо в случае, если противник забьет шар в лузу. Выбраться из кошмарного бара невозможно, остается лишь принять условия игры — и раскрыть тем самым свою сущность. О том, во что играют мужчины на самом деле, догадаться легко; о том, каким будет финал, — нет; кажется, концовка осталась тайной и для создателей аниме.

«Сестра, не приближайся! Или ты не сестра? Тогда приближайся!..»

Киберпанковский эпизод снял Тацуя Ёсихара (студия Zexcs). Это единственный сегмент с литературной основой — НФ-романом Ю Ямагути под сложным названием Aruvu Rezuru: Kikaijikake no Youseitachi; по-русски его надо бы переводить как «ALFR-лесби: механические феечки». ALFR — аббревиатура от Anthropogenical Lost Function-of-Mind Re-Acquirer, «антропогенный восстановитель утраченной функции сознания», ну а глагол рэдзуру означает примерно «лесбийствовать». Какое отношение все эти слова имеют к сюжету — японский бог весть. В аниме Ёсихары лесбиянки отсутствуют, там есть только Рэму и Сики, брат и сестра в дебрях фантастического сюжета, густо замешанного на инцесте. Действие происходит в 2022 году; из-за виртуальной катастрофы подключенная к Сети Сики теряет свое сознание, после чего в ее тело вселяется чья-то чужая душа, которая не помнит, кто она, зато умеет на расстоянии подчинять механизмы. Рэму к этой полусестре ощутимо тянет, и подросткового эротизма тут хоть отбавляй — голоногость, прыгучие бедра, тонкие трусики, «эти слишком тяжелые груди», запретный поцелуй, который, конечно же, движет сюжет, и так далее, и так далее. Увы, кроме перечисленных (сомнительных) прелестей «Механические феечки» ничем особенным не блещут.

Наконец, самый скучный эпизод, Ryo («Дракон»), выдали, как ни странно, студия Gonzo и Тигира Коити, режиссер «Изгнанника» и его сиквела. «Рё» — слишком серая (во всех смыслах) история о героическом историческом прошлом японского народа в лице мальчика, которого в 1866 году вовлекают в борьбу имперских властей с сёгунатом Токугава. В кадре появляются европейские пушки, исторические лица вроде Рёмы Сакамото и Тосидзо Хидзиката (именно его Рё убивает в битве при Хакодате), а также мертвый котенок — куда без него.

От альманаха, претендующего на передовое высказывание японских аниматоров, ждешь большего. Возможно, всё еще впереди: «Бильярд смерти» самодостаточен, а вот ведьмы, киберфеи и самураи активно намекают на продолжение в виде, например, сериала. Тоже способ длить анимешные традиции, согласитесь. —НК

Anime Mirai 2013, сборник короткометражных анимационных фильмов, 100 минут, 2013 год. Режиссеры Тацуя Ёсихара, Юдзуру Татикава, Ё Ёсинари, Коити Тигира. Производство Gonzo, Trigger, Zexcs, Madhouse Studios. Российский издатель отсутствует, доступен фэнсуб.

Это важно
Если оценивать только анимацию, «Академия ведьмочек» выделяется и тут: по технике рисунка, мастерству передачи движения этот радужный взрыв гораздо качественнее остальных главок антологии, в особенности блеклого, невыразительного фильма про самураев (разброс, вообще говоря, удивляет, при том что Anime Mirai снимает обычные для японской анимации ограничения: все студии работали с одинаковыми бюджетами в 38 млн иен и шестимесячным сроком производства — это почти в два с половиной раза больше средств и времени, чем уходит на серию обычного ТВ-аниме). В «Смертельном бильярде», помимо общей стильности картинки, есть динамичная, пусть и скоротечная сцена дуэли на киях; стажеры на проекте Aruvu Rezuru скорее упражнялись в обыгрывании обманчиво простого дизайна персонажей и искусстве фан-сервиса. Не то с кувырканиями Акко-тян вокруг метлы: главной задачей коллектива под руководством Ё Ёсинари было продемонстрировать именно высокий класс мультипликации, утвердив студию Trigger в качестве наследницы прежней Gainax. «Академия» где-то на три четверти — энергичный экшн с прекрасной хореографией, идеальный для тренировки аниматоров-новичков; при отраслевом стандарте в 5000 рисунков на получасовую серию здесь едва уложились в 17 тысяч. —ВК

Отдельная приятная деталь: музыкальное сопровождение Little Witch Academia исполнено Российским государственным симфоническим оркестром кинематографии под управлением Сергея Скрипки.

Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

Прежде чем отдаться анимации, Макото Синкай закончил литературный факультет университета Тюо, и в новой ленте «Сад изящных слов» образование режиссера выглядывает из-за каждого угла, показывая язык завороженному зрителю. Собственно, изящная словесность начинается уже с названия. 言の葉の庭, кото-но ха-но нива, — это не просто «сад слов», «the garden of words», как переводят эти слова на английский и (видимо, следом) на русский. Современное японское слово «слово», оно же «слова», «речь», «язык», — 言葉, читается котоба, — состоит из тех же иероглифов «слово» и «лист», однако древнее выражение кото-но ха — «листья речи», «лепестки речи», — звучит куда более изящно.

В отличие от Синкая и героини его фильма я не изучал японскую литературу в университете, поэтому очень осторожно предположу, что некогда котоба (где слово ха, «лист», соединясь с кото, «слово», без частицы но, озвончилось до ба) произошло именно от выражения кото-но ха. В седой древности, когда азбук хирагана и катакана еще не было (они возникли в эпоху Хэйан), а потребность записывать тексты уже была, японцы использовали для этого иероглифы, изобретенные более культурными на тот момент соседями-китайцами. Беда в том, что на китайскую грамматику замысловатые значки ложились идеально, а вот японскому языку с его напрочь другим грамматическим строем они подходили как корове седло. Что, само собой, не остановило предприимчивых словесников архипелага. В результате появилось немало книг, в которых японские тексты записаны китайскими знаками. При этом японские падежные частицы иногда выражались через китайские слова, а иногда просто опускались, так что слово 言葉 могло читаться и кото-но ха (言の葉 в современном японском), и котоба.

Для полноты картины добавлю, что Кадзуаки Судо в книге «Японская письменность от истоков до наших дней» выделяет пять правил использования иероглифов на том этапе развития языка. Если коротко, эти правила позволяют издеваться над иероглифами любым способом: использовать их как китайские слова; читать их по-японски, сохраняя «китайские» значения; составлять из них японские слова, используя китайское произношение и наплевав на смысл, и так далее. Весь этот сумасшедший дом мог иметь место в пределах, например, стихотворения на 30-35 иероглифов. Вот почему японские филологи уже много веков спорят о том, как читается ряд неудобопонятных стихов древнейшего памятника классической японской поэзии «Манъёсю». По нему этот чудесный вид письменности и стал именоваться манъёганой.

«Манъёсю», рукопись из собрания университета Васэда.

Возвращаясь к Синкаю: название помянутого литпамятника — 万葉集, манъё:сю: — дословно, а точнее, доиероглифно означает как раз «Собрание десяти тысяч листьев», ну или «Собрание мириад листьев», как принято именовать его в русской традиции. Ряд манъёведов полагает, что ё здесь — это никакие не «листья» и не «лепестки речи», а совсем даже «века». Мол, слово «век» читается точно так же и могло записываться другим иероглифом «для красоты», а значит, название следует переводить как «Собрание множества поколений [поэтов]». Но растительные метафоры — не редкость для древних текстов (японских и не только). В итоге за выражением кото-но ха закрепилось поэтическое значение «литературная лексика». С ней-то и ассоциируется у образованного японца свежее синкаевское аниме: «Сад изящной словесности» — это почти «Собрание десяти тысяч листьев [речи]» или «Лес песен» (название другой древней поэтической антологии — «Карин», 歌林).

Но на этом приключения с «Манъёсю» не заканчиваются. На постере фильма написано:

“愛«よりも昔、»孤悲«のものがたり。То есть: аи-ёри-мо мукаси, кои-но моногатари. Это история не о любви-аи (愛), а о древней любви-кои (孤悲).

В современном японском есть два слова, которые переводятся на русский и европейские языки одинаково (любовь, love, amour и прочее в том же духе), — аи (愛) и кои (恋). Аи — любовь в широком смысле слова: патриота к родине, автолюбителя к транспортному средству, собачника к четвероногому питомцу, матери к ребенку, мужа к жене или наоборот. Между тем кои — это только любовь между женщиной и мужчиной, причем с достаточно болезненными обертонами: страсть, влечение, одержимость, невозможность жить без, нечто такое, что заставляет нас скорее плакать, чем улыбаться. Аи — светлый, ничем не замутненный ребяческий восторг; кои — чувство взрослое и серьезное. Отсюда, например, хацукои (初恋) — первая любовь, хирэн (悲恋) — разбитое сердце (в сочетаниях иероглиф 恋 читается рэн), а также мукуварэну кои (報われぬ恋) — безответная любовь. От обоих слов образуются глаголы (с добавлением суру, делать): аи суру — любить, кои суру — быть влюбленным. Любопытно, что романтическая любовь двух людей в японском обозначается сочетанием двух иероглифов: рэнъаи, 恋愛. Скажем, жениться по любви — это рэнъаи-кэккон суру (恋愛結婚する).

Синкай, однако, имеет в виду нечто большее. Как легко заметить, на постере слово кои написано не одним иероглифом, 恋, а двумя — 孤悲 (чтобы японцы не сомневались в том, как их читать, рядом фуриганой приписаны знаки азбуки: こい, кои). Именно так, в два иероглифа, слово любовь писалось в Манъёсю. Скажем, в стихотворении № 67 (Песня Такаясу Осима):

旅尓之而 物戀之伎尓 鶴之鳴毛不所 聞有世者 孤悲而死萬思

таби-ни ситэ
монокохосики-ни
тадзу-га нэ-мо
кикоэдзу арисэба
кохитэ синамаси

В переводе А. Е. Глускиной:

В странствии дальнем
Тоскою полны мои думы,
И если б не слышал
Я криков родных журавлей,
Я б умер, наверно, тоскуя о доме далеком…

Заметим, что в переводе нет ни слова о любви: комментаторы и переводчик трактуют кои (кохи) как тоску по далекому дому. Кои — щемящее ощущение одиночества, захватившее лирического героя на чужбине. Насколько эта трактовка оправданна — вопрос отдельный: журавли из соседней строчки символизировали в том числе верность, так что Такаясу Осима мог тосковать и по оставшейся дома супруге. Вот о такой любви — классической японской, зрелой, настоящей, толкающей на подвиги, похожей скорее на чувства рыцаря к прекрасной даме, чем на подростковый гормональный всплеск с элементами гона, — и повествует Сад изящных слов.

Наверное, в идеале японские зрители должны ловить отсылки Синкая к Манъёсю на лету (хотя в самом фильме брат главного героя не отличает стихи танка от хокку). Во всяком случае, ключевые стихотворения, которые цитируют герои фильма, — именно из Собрания мириад листьев. Это так называемые песни-диалоги или песни вопросов и ответов №№ 2513 и 2514 из 11-й книги (вновь в переводе А.Е. Глускиной):

雷神 小動 刺雲 雨零耶 君将留

наруками-но
сукоси тоёмитэ
сасикумори
амэ-мо фурану ка
кими-о тодомэму

О, если б грома бог
На миг здесь загремел
И небо всё покрыли б облака и хлынул дождь,
О, может быть, тогда
Тебя, любимый, он остановил.

雷神 小動 雖不零 吾将留 妹留者

наруками-но
сукоси тоёмитэ
фурадзу-но мо
варэ-ва томараму
имоси тодомэба

Пусть не гремит совсем здесь грома бог,
И пусть не льет с небес поток дождя, —
Ведь всё равно
Останусь я с тобой,
Коль остановишь ты, любимая моя.

Вот еще одна проблема: стоит ли переводчику, который возьмется за Сад, придерживаться уже существующего русского перевода, или же сделать новый — неясно. Древние японские стихи многозначны, между тем к содержанию аниме конкретно эти переводы подходят не слишком: тут мужчина явно собирается уходить, а женщина его останавливает, чего у Синкая, в общем, не наблюдается. С другой стороны, может, и не нужно, чтобы стихи соответствовали содержанию настолько уж явно, не оставляя никакого зазора для интерпретаций.

Древние японцы знали толк в любви. Знали они и то, что Прекрасное, будь то стихи Манъёсю или туфли, изготовленные школьником Такао, рождается не из светлой аи, а из темной кои, похожей на грозовые тучи. Полыхнет молния, грянет гром, и кои прольется на землю благодатной влагой. И сад изящных слов зазеленеет. И блинский блин.

Июньским днем, в самом начале сезона дождей, школьник Такао встречает в токийскому парке женщину: та, сидя под навесом, пьет пиво и закусывает его шоколадом. Какое-то время они по-японски молчат вместе. На прощание женщина декламирует древние стихи-танка:

раскаты грома
вдалеке едва слышны,
всё небо в тучах;
коль дождь начнется, тебя
увижу я, быть может?

Так начинается история классической японской любви, которая пишется знаками «грустное одиночество» и длится не дольше, чем идет дождь, — если, конечно, не случится какое-нибудь чудо.

То ли девушка, а то ли виденье с лагером Suntory Kin-Mugi, «Золотая пшеница».

«Сад изящных слов» еще короче, чем «5 сантиметров в секунду», но эти 46 минут вывернут вашу душу наизнанку, если у вас есть опыт, позволяющий хоть на йоту отождествить себя с героем или героиней, — а такой опыт, наверное, есть у каждого. И если бы режиссером был кто-нибудь помимо Макото Синкая, это аниме застало бы вас врасплох. Впрочем, оно так и так застанет вас врасплох. Синкай доказал, что умеет делать резкие движения, когда после «5 сантиметров» выдал неожиданно миядзаковских «Ловцов забытых голосов». В «Саде» ему с легкостью удалось пересинкаить самого себя. Гении повторяются, потому что так или иначе говорят об одном, но их повторы похожи скорее на фракталы. Каждый следующий фильм Синкая оказывается по-своему ярче, ударнее, сильнее предыдущего.

Повторение пройденного тут, безусловно, есть. Птицы всё так же кружат по безбрежным небесам, облетая небоскребы на недостижимой высоте, и пунктир дождя по-прежнему льнет к суровой тверди, и поезда, мчащие навстречу друг другу, в точке А встречаются на несколько мгновений лета, чтобы потом разъехаться (навсегда ли?) в направлении точек Б и В на разных концах земли, и круги на лазурных лужах живут таинственной жизнью, и финальная песня, точно как в «5 сантиметрах», расставляет точки над «i» (а также над иероглифом «вода», превращая его в «вечность»: 水 — 永). И всё-таки это совсем другая история, ничуть не похожая на то, что делал Синкай до сих пор. Собственно, и сам режиссер говорит, что «Сад» — его первый фильм о любви в традиционно японском смысле слова. И еще — что это его лучшая картина на сегодня (это правда).

Блики норовят расцветить каждый кадр в неожиданных местах.

История вроде бы простая. Есть юноша Такао — углубленный в себя, одинокий, мечтающий не о блестящей карьере, а о том, чтобы своими руками изготавливать обувь. Есть Юкино, которую что-то гложет, иначе она не просиживала бы дни в парке в компании пива и шоколадок, прогуливая работу. И есть нечто между ними. Эти двое по всем параметрам — из разных миров. Симметрия, двойственность, совмещение противоположностей подчеркиваются в «Саде» всеми возможными способами: дети и взрослые (Юкино старше Такао — не фатально, но в сравнении с его пятнадцатью годами она определенно взрослый человек), школа и офис, пиво и шоколад, солнце и дождь, синева и зелень, город и парк, те же разнонаправленные поезда; даже зонты Такао и Юкино, наблюдаемые сверху, движутся по гармоничным траекториям, напоминающим про «инь» и «ян». Так Синкай, верный ученик японских литераторов древности, задает структуру повествования. Вопрос в том, стоит ли хоть одна структура несчастливого финала. Точнее, можно ли выйти из заведомо несчастной структуры, чреватой очередным разлетом лепестков сакуры forever and ever, на следующий уровень. И что на этом новом уровне будет ждать героев.

Очень не хочется спойлерить, потому что за 46 минут на экране происходит немногое, а пересказывать такие фильмы грешно. С другой стороны, три четверти часа Макото Синкая — это часы и часы других режиссеров. Всё дело в классической японской литературе, которую Синкай изучал в университете. Фильм не зря называется «Сад изящных слов»: кото-но ха, дословно «лист(ья) речи», — это как раз литературная лексика, изящная словесность, которая и красива, и правдива, — в противоположность словесности нынешней, легковесной, стыдливо прикрывающей всякую непривлекательную фигню, творящуюся в голове и на душе. Проза жизни потому и поверхностна, что всегда равна лишь самой себе, между тем классическая японская литература — не просто описание, не голый нарратив, но выявление самой сути, возможное лишь тогда, когда о ней не говорится прямо. И это вовсе не парадокс: слова несовершенны, обхитрить их можно, только превратив речь в искусство. Синкай следует этой благородной традиции: в его фильмах (за исключением, может быть, «Ловцов забытых голосов», отдающих должное более прямолинейным историям Хаяо Миядзаки) рассказывается одно, а объясняется чуть другое.

Дождь — полноправное действующее лицо фильма.

Так и тут: история «Сада» — это не только Юкино и Такао, каждый со своим прошлым, но и синкаевские пейзажи, в которых преобладают оттенки зеленого, и иньяновская симметрия, и стихи из «Манъёсю», и игра иероглифов (о которой — в очередном выпуске лингвистической колонки), и музыка — на сей раз не Тэммона, а Дайскэ Касивы, в основном лиричнейшее фортепиано, — и едва заметные, виньеточные, мелькающие краткий миг и ловимые краем глаза полунамеки. Может, это и синдром поиска глубинного смысла, но на книжной полке Юкино кроме ожидаемых томов об истории японской литературы стоит японское издание романа фантаста Конни Уиллис Passage, то есть «Переход», и читает героиня книгу Нацумэ Сосэки под названием «行人», то есть «Идущий мимо»; вряд ли случайно оба названия сообщают о преходящести чего-либо. Вообще говоря, эта преходящесть предопределена уже в первой сцене аниме. Если один человек надеется увидеть другого, «коль дождь начнется», что будет, когда небо просветлеет? Как говорит Такао: «Я поймал себя на том, что перед тем, как уснуть, и за миг до пробуждения молюсь о дожде…» А есть еще совсем незаметный намек в самом конце: английские слова, идущие по краешку письма, — «…up and fell in love, I asked my…», текст песни Que sera, sera («Что будет, то и будет»), которую поет Дорис Дэй в фильме Хичкока «Человек, который знал слишком много». И эта отсылка ведет всё к тому же вопросу: пять сантиметров в секунду — это константа, или же на деле будущее не предопределено?

Но — довольно. В фильмах Синкая нельзя анализировать каждый кадр; эти фильмы так устроены, что система символов в них не то что смыкается с повествованием — она и есть само повествование. Это воистину сад слов, образов, смыслов. Листья образуют сад, но сад больше их суммы. Точно так же правда неотделима от поэзии, реальность — от притчи, любовь — от мира. —НК